Развивающая образовательная среда Моя история России

Б. А. Романов - советский историк (4)

К концу XII в. налицо уже четкое деление прежнего дружинного товарищества на «бояр думающих» и «мужей храборствующих» - эволюция, дававшая себя знать в таких эпизодах, как описанный летописцем случай с князем, задумавшим нападение на другого без совета с боярством: «И рекоша ему дружина его, о себе [т. е. без нас] еси, княже, замыслил, а не едем по тебе», а тот, «возрев на децки» (служилую молодежь своего двора), сказал: «А се будут мои бояре».

Калибр и природу «бояр думающих» и «мужей храборствующих» можно представить себе для самого начала XIII в. по записи об основании одного монастыря в Рязанском княжестве: села и земли для содержания его были пожалованы несколькими «боярами», земельная же площадь для постройки монастырской церкви и зданий была приобретена на стороне в складчину «мужами», собравшими между собой в среднем по 2 гривны с человека (2 гривны – стоимость одной крестьянской лошади). Как и наш Заточник, несомненно эти «мужи» не все были безземельными и, может быть, «держали села», но швыряться ими не могли. В массе у них село было скорее предметом социального вожделения, чем заурядного обладания.

Заточник XIII в. и выступает с заявкой князю не только личного права на «милость», но уже и группового на «честь»: «Княже мой, господине! Всякому дворянину имети честь и милость у князя». Но то обстоятельство, что еще не сложилось у этого дворянина покойного биографического стандарта, выдвигается тут же как преимущество: «Никто же может, не оперив стрелы, прямо стрелити, ни леностию чести добыти. Зла бегаючи, добра не постигнути ... горести дымные не терпев, тепла не видати. Злато бо искушается огнем, а человек напастми... человек, беды подъемля, смыслен и умен обретается. Аще кто не бывал во многих бедах ... несть в нем вежества» (т. е. знания жизни). А отсюда и для самого Заточника открывалась далеко идущая историческая перспектива. Беда постигла «храборствующего мужа» (в этой редакции) в профессиональной сфере: ему изменила как раз храбрость. Но «аще есми на рати не вел ми храбр, но в словесех крепок; тем [поэтому] збирай храбрые и совокупляй смыслепыя». Этого мало. Это закон природы: «Умен муж не велми бывает на рати храбр, но крепок в замыслех». Отдельно и надо «собирати мудрые». И это не выдумка поскользнувшегося дворянипа, что «луче един смыслен, паче десяти владеющих грады властелин без ума»; ибо это было подтверждено и библейским авторитетом: Соломон говорил дословно то же («лучше един смыслен, паче десяти владеющих властелин без ума, зане же мудрых мысль добра»), вторил ему и Даниил-пророк («храбра, княже, борзо добудешь, а умен – дорог. Мудрых полцы крепки, и грады тверды: храбрых же полцы силни, а безумии: на тех бывает победа».

Нож острый оттачивался здесь против боярства задолго до того, как повиснуть над ним в рамках уже единого национального государства, и в последующей литературной своей истории «Послание» Заточника в два штриха довело свою противобоярскую агитацию до логического конца: 1) «У боярина служити, как по бесе клобук мыкати; то же [попробуй-ка] у боярина что добыти!» и 2) «Конь тучен, яко враг, сапает на господина своего; тако боярин, богат и силен, смыслит [умышляет] на князя зло». Воистину перевернуться в гробу должен был бы покойный Ян Вышатич (умер в 1106 г.), увидев пущенное им (через летописца) деление дружины на «смысленых» и «несмысленых» поставленным на голову. В свое время Ян ворчал по поводу первых попыток князей (Всеволода Ярославича, конец XI в.) «любити смысл уных» (новых) дружинников и пренебрегать «первыми», т. е. прежними, стариками, и под «смыслеными» разумел как раз стариков. Теперь у Заточника в «смысленых» оказались дворяне, ставившие прицел на управление «градами» на смену «властелинам без ума», боярам – наместникам князя.

…

Направляя острие своей агитации против боярской службы, «Послание» Заточника останавливается и еще на двух вариантах устройства судьбы своего героя без помощи и милости князя. И тоже далеко не в эпическом роде.

Один вариант – уйти в монастырь и там найти себе пожизненное прибежище. «Или, речеши, княже, пострижися в чернцы?» - «Лучши ми есть тако скончатн живот свой, нежели, восприимши ангельский образ, солгати... Богу нелзе солгати, ни вышним играти». Пишет это мирянин, тот же самый «смысленый»: представить себе хоть на минуту, что он чернец, - это такая же несообразность, как мертвец верхом на свинье и черт верхом на бабе, как смоква, упавшая с дуба, или виноградина с липы; это просто чепуха, никто не поверит. Да он и не выдержит монашеского обета, а стоит он целиком на церковной платформе и слишком уважает церковь, чтобы играть святыней. Ему просто не дано совершить подвига в стиле, например, Феодосия Печерского, проходившего свой «отроческий» стаж в окраинном непривлекательном Курске у местного «властелина» при его церкви. Не осудил бы Заточник и ни одного из попавших на страницы «Печерского Патерика» иноков-бедняков, включая даже, вероятно, и безымянного «портного швеца», над которым Феодосии проделал суровый опыт «послушания», прежде чем тот после ряда уходов на волю и возвращений осел-таки прочно в монастыре. Но он, Заточник, не создан для подобных подвигов, он просто лояльный христианин. Не то, что другие многие, против которых собственно и направлен резкий выпад в следующих строках «Послания» XIII в.: «Мнози бо, отшедше мира сего во иноческая, и паки возвращаются на мирское житие, аки пес на своя блевотины, и на мирское гонение» (скитание); а именно, они «обидят [обходят] села и домы славных мира сего, яко пси ласкосердии», т. е. обращаются в странствующих приживальщиков богатых домов. А в результате – безобразное, непристойное бытовое явление: «Иде же брацы и пирове, ту [там, тут как тут] черньцы и черницы и беззаконие: ангельский имея на себе образ, а блядной нрав, святительский имея на себе сан, а обычаем похабен».

От Корсуня до Калки.

Составление, комментарии, сопроводительный текст О. М. Рапова.

– М.: Молодая гвардия, 1990 г. – 558 с.

– (История Отечества в романах, повестях, документах. Век X-XIII). С. 277-280.

Вопросы и задания: